Европеец, исследующий формы индийской религиозной философии и практики, сталкивается с целым набором неожиданных проблем. Начать с названий. Прочно вошедший в европейский религиоведческий лексикон термин «индуизм» не отражает вообще ничего, кроме географического происхождения. Религиозные концепции, относимые к «индуизму» имеют между собой даже меньше общего, чем разные направления буддизма или разные христианские церкви. Пытаться рассказать об индуизме вообще – все равно, что рассказывать о религиозности вообще.
Индийский пантеон и спектр религиозных систем немногим уступает всему религиозному многообразию европейско-североамериканского культурного пространства.
В этой короткой заметке я попробую изложить соображения, касающиеся религиозной философии международного общества сознания Кришны (ISKCON), условно называемого «кришнаизм». Кришнаизм – это, пожалуй, наиболее широко распространенное в мире направление позднего ведического культа бога - устроителя мироздания (вайшнавизм).
С оригинальными материалами этой конфессии можно познакомиться на сайтах http://krishna.ru/ и http://www.veda.ru/ , а я изложу только свое впечатление.
1. Религиозная космология и антропология.
Кришнаизм является условно-монотеистической религией. Вселенная считается созданной верховным божеством (Кришной), окруженным пантеоном вторичных божеств, раскрывающих или дополняющих его функции. Здесь у европейского культуролога может возникнуть мысль об аналогии с верховным божеством какой-либо библейской религии (Яхве, Христом, Аллахом и пр.), окруженным пантеоном вторичных сверхъестественных существ – ангелов, святых, и т.д.
В философском смысле, это некорректная аналогия.
Концепция кришнаизма совершенно иная. В кришнаизме, выражаясь языком дизайнеров компьютерных игр (в современной теории религии этот язык наиболее удобен) верховное божество является не только автором и программистом (как в библии), но и операционной средой существования видимых объектов и персонажей.
Философия кришнаизма представляет сущность, дух верховного божества (брахман) как абсолютный субстрат, являющийся единственно-реальным бытием, основой и опорой всех наблюдаемых феноменов, одушевленных (чит), и неодушевленных (ачит).
Наблюдаемое мироздание – одновременно и продукт, и способ бытия этого абсолютного, универсального духа. Души людей, животных и мифических существ представлены лишь волнами и вихрями на его поверхности. Они также считаются в некотором смысле вечными, но они не абсолютны, а относительны, вторичны и переменчивы. Они живут собственной жизнью, но только как идеи, воплощенные в ту или иную форму движения абсолютной среды. Взаимодействие и трансформация этих воплощений составляет смысл существования наблюдаемой реальности.
В этом смысле кришнаизм является скорее не монотеистической, а пантеистической религией, отличающейся от классического пантеизма (где бог растворенного в природе и эквивалентен ей) лишь ярко выраженной личной индивидуальностью божества.
Волевые акты каждой души приводят к наблюдаемым последствиям не сами по себе, а через посредство отклика абсолюта (божество откликается на желания субъектов и создает соответствующие материальные последствия). Здесь божество снова выступает, как своего рода операционная среда с арбитражной процедурой (согласованием желаний одних душ с желаниями других в рамках ограничений, накладываемых свойствами наблюдаемой реальности, т.н. физического мира).
Бытие душ людей и животных мыслится в философии кришнаизма, как бесконечная цепь жизненных циклов и реинкарнаций. После завершения каждого жизненного цикла, любая душа получает новое телесное воплощение, наиболее полно отражающее ее свойства, накопленные в предыдущих воплощениях (закон неразрывности последствий, карма). Стремление к более желательному будущему воплощению через определенный порядок поведения в нынешней жизни является одним из важнейших аспектов религиозной морали кришнаизма.
Замечание: Концепция пантеистического божества - корневой субстанции материального мира, не противоречит научному мировоззрению лишь при одном условии: такое божество должно быть лишено каких бы то ни было предметных, и, в частности, человеческих качеств. Такое представление мы встречаем в раннем брахманизме и даосизме. В 30-е годы XX века Рабиндранат Тагор сумел создать непротиворечивую философскую концепцию, в которой гуманитарные качества придаются пантеистическому божеству субъективно, и при этом без потери рационалистичности (концепция была изложена в знаменитом диалоге Тагора и Эйнштейна). В философии кришнаизма данная проблема не была решена. Фактически, кришнаизм пожертвовал философской и научной корректностью в пользу простоты и массовой привлекательности вероучения. При этом познавательный потенциал философии брахманизма был кришнаизмом утрачен.
2. Кришна.
В классическом индийском пантеоне Кришна представлен, как восьмая, наиболее представительная аватара (автономный аспект) Вишну – устроителя и хранителя мироздания. В произведениях индийского эпоса начала 1 тыс. до н.э., Вишну рождается в облике Кришны, чтобы привести мир к новому этапу упорядоченности (дхармы).
У европейского культуролога может возникнуть мысль об аналогии с христианством, где божество также рождается в человеческом облике. Аналогия снова будет некорректной. В отличие от Христа, Кришна выступает не как проповедующий посланник верховного божества-хозяина, а как пантеистическое божество с атрибутами изначальной абсолютной субстанции: из нее все происходит, в ней все существует, и в нее все возвращается.
В Бхагавадгите (главе эпоса Махабхарата) Кришна говорит: «Весь мир нанизан на меня, как горсть жемчуга на нить… я - вкус воды, сиянье луны и солнца… Я начало, я середина, и я также конец всех существ». Арджуне, герою Махабхараты, посылается видение того, как все рожденные существа завершают свой жизненный цикл в огненной пасти Кришны.
Такая полнота представления приводит к интересной двойственности: с другой стороны, Кришна является аватарой Вишну на земле, а с другой - сам Вишну рассматривается, как аватара Кришны в мире небесных богов – детей Адити (безграничности).
Подобная конструкция невозможна в христианстве и других клонах иудаизма, где мир строго иерархичен, а верховное божество рассматривается, как нечто, противоположное косной материи. В клонах иудаизма не могли бы возникнуть характерные для кришнаизма описания земных похождений божества, с ярким проявлением всех человеческих свойств в их полноте.
Кришна и его приемная мать Яшода, Кришна и его подруга Радха, Кришна и его боевой товарищ Арджуна, Кришна и его учитель Гхор Ангирас. Эти всецело человеческие отношения оказываются совместимы с природой Кришны, как пантеистического божества. В фольклоре Индии вполне допустимой является фигура Кришны – ребенка (способного к проказам и шалостям), Кришны – юноши (неутомимого любовника, очаровывающего девушек и вступающего с ними во вполне земные сексуальные связи) и Кришны – воина и политика (колесничего и наставника вождя Арджуны).
Это странное для европейского культуролога положение дел связано с особой концепцией индийской классической философии: любые силы, как-то касающиеся человека, могут представляться только в человеческом облике, со всеми человеческими атрибутами. Любовь, в т.ч. физическая, является необходимым атрибутом. Следовательно, она прилагается и к верховному божеству, причем в превосходной степени (Кришна рассматривается как образец для подражания в этом, вполне человеческом смысле).
Замечание: фольклорно-эпический образ Кришны очень симпатичен современному цивилизованному европейцу. В культурологических работах часто проводятся параллели между Кришной и Гераклом или Кришной и Дионисом – популярными и любимыми героями средиземноморского эпоса. В таких условиях представляется на редкость странным несоответствие между образом жизни Кришны, как он предстает в фольклоре, и тем образом жизни, который считается правильным у последователей кришнаизма. Если в Элладе Гераклу и Дионису посвящали спортивные и оргиастические игры, то в общинах кришнаитов есть лишь слабый намек на что-то подобное. Ритуальный веселый танец с колокольчиками в честь Кришны трудно сравнить по интенсивности с мистериями в честь Диониса, известными нам по заметкам греческих историков.
3. Образ врага и эсхатология.
Пантеистический характер образа Кришны создает еще два принципиальных отличия кришнаизма от христианства и других религий – клонов иудаизма, а также от маздеизма и зороастризма.
1) Теология кришнаизма не требует наличия образа врага (противника, Сатаны, Аримана) в качестве необходимого дополнения к образу бога-устроителя. Пантеистический характер Кришны позволяет ему совмещать функции созидания и разрушения. При этом не возникает необходимости решать головоломную проблему совмещения совершенства божества с несовершенством сотворенного им мира, поскольку в кришнаизме иное представление о совершенстве. Совершенство – не застывшая идеальная картина завершенного божественного замысла, а предельное разнообразие сотворенных форм в динамике. Разрушение и созидание являются для кришнаизма одинаково важными функциями пантеистического абсолюта (в кришнаитской космологии, как и в природных циклах, возникновение нового невозможно без освобождения мира от старого).
2) В отличие от финитной, конечной во времени иудео-христианской вселенной, кришнаитская вселенная существует вечно. Эсхатология полностью чужда кришнаизму. Хотя, согласно кришнаитской философии истории, за эрой созидания и эрой стабильности неизбежно следует эра разрушения, история не прекратится никогда. Разрушение всегда сменяется созиданием. Мир движется по бесконечной диалектической спирали, испытывая циклические метаморфозы в ходе своего развития. Понятия «конец света», «последний суд» и «окончательное спасение (или гибель)» на которых построены иудео-христианские воззрения, полностью чужды кришнаизму. Ничего последнего и окончательного в таком мире просто быть не может. Лишившись бесконечной перспективы развития, мир утратил бы смысл (зачем нужно длинное предисловие, если финальное состояние определено заранее).
В кришнаизме не только отсутствует мотив окончательной битвы абсолютного добра с абсолютным мировым злом, но и само абсолютное мировое зло не предусмотрено проектом. Битвы с демонами, которых сколько угодно в фольклоре кришнаизма, являются лишь частными эпизодами, не определяющими судьбу мира в целом. Центральная тема Махабхараты – битва пандавов и кауравов на поле Курукшетра знаменует не установление справедливого окончательного порядка, а освобождение мира от груза старого для возникновения нового. Сражающиеся стороны выглядят одинаково достойно, и каждая из них отстаивает свое частное представление о справедливости.
Таким образом, философия кришнаизма, в отличие от философии христианства, ислама или зороастризма, не позволяет переносить на своего оппонента свойства абсолютного метафизического зла. Кришнаизм в некоторой степени плюралистичен. Оппонент может ошибаться, находится под влиянием сиюминутных эмоций, и т.п., но это не делает его имманентно порочным. Иначе говоря, концепция «охоты на ведьм» и «борьбы с сатанинской ересью», составляющая основу религиозной политики в классической европейской и ближневосточной «духовной культуре», полностью чужда кришнаизму.
Замечание: говоря о кришнаитской плюралистичности, не следует, однако, замалчивать некоторые некорректные способы подачи информации, распространенные в кришнаизме. Речь идет о подаче современной философии кришнаизма, как единственно адекватного представления всего корпуса памятников ведической философии и древнеиндийского эпоса (XVI – VII в. до н.э.). В действительности кришнаитское толкование является более поздним. Оно появилось в начале XVI в. н.э.. Религиозный реформатор Чайтанья создал первый собственно кришнаитский трактат примерно в 1520 г. Параллельно существовало еще немало интересных и нетривиальных толкований ведического наследия, которые связаны с развитием брахманизма и шиваизма, а также вайшнавизма в сочетании с буддизмом. В новое время философию Чайтаньи развил Абхай Чаран (Прабхупада), но параллельно развивались и другие ветви вайшнавизма, шиваизма и брахманизма. Среди великих деятелей индийской религиозной философии нового времени есть такие имена, как Рабиндранат Тагор, Мохандас Ганди, Нарендра Датта (Вивекананда) и др. Шиваитская концепция тантры не менее популярна, чем кришнаизм, а учения Ганди в политике и Тагора в философии науки имеют огромное значение для современного мира. В таких условиях практика замалчивания альтернативных ветвей развития индийской религиозной философии, на мой взгляд, является порочной и подрывает доверие к кришнаизму.
4. Социальное устройство.
Философия кришнаизма содержит довольно четкое формальное представление о социальном устройстве. Общество считается состоящим из 4 классов (варн):
1) Брамины - ученые, философы, преподаватели, общественные деятели, священники.
2) Кшатрии - правительственные чиновники, в т.ч. полицейские и военнослужащие.
3) Вайшьи - частные предприниматели, самостоятельные коммерческие деятели.
4) Шудры - наемные работники.
В классический период принадлежность к той или иной варне считалась врожденным свойством человека, и смена варны (т.е. изменение характера занятий) рассматривалась, как социально-недопустимое действие. Сегодня философия кришнаизма полагает, что принадлежность к той или иной варне связана не с социальным происхождением, а с личными свойствами (деловыми склонностями, образованием, инициативой, волевыми качествами, уровнем ответственности) человека.
Такая социально-философская концепция, очевидно, видит в качестве наилучшего социально-политического строя меритократию, поскольку не предполагает участие 3-й и 4-й варны в государственном управлении. С другой стороны, здесь не содержится прямого отрицания возможности существования демократических институтов.
По сути этой концепции, представители двух нижних варн могут быть наделены правом избирать в органы власти, но не должны иметь право быть туда избраны. С другой стороны, представители двух верхних варн лишены права вести какую-либо доходную деятельность и должны существовать только за счет социальных отчислений и налогов.
Считается, что нежелательность отрицательных последствий в будущих воплощениях должна удерживать деятелей из высших варн от злоупотреблений при взимании таких отчислений и налогов. Для европейского культуролога здесь напрашивается аналогия с учением о посмертном наказании, характерном для библейских религий. Аналогия опять ложная. В отличие от библейских религий, в кришнаизме посмертная судьба личности определяется не угождением карающему божеству, а самостоятельным порождением последствий, развивающихся по некоторому принципу, о чем будет сказано ниже.
Замечание: В общем, кришнаитское деление общества на классы или страты ничем не хуже других условных делений (например, марксистского или тоффлеровского). Проблема состоит на в способе деления а в степени его жесткости. Исключая варну браминов (ученых) из коммерческой и непосредственно трудовой деятельности, а варну вайшьев (коммерсантов) и шудр (наемных работников) из науки и государственного управления, кришнаизм теряет связь с реалиями постиндустриального мира. В условиях, когда значительная часть людей функционирует на стыке разных сфер деятельности (науки, администрирования, коммерции, производства), религия, не учитывающая такое положение дел, лишается возможности давать таким людям этические рекомендации.
5. Стиль жизни и религиозная практика.
Как уже было сказано, кришнаизм содержит представление о бесконечной череде будущих воплощений, качество которых определяется состоянием личной кармы (совокупностью последствий личного выбора человека в жизненных ситуациях). Считается, что последствиями отвратительных и недостойных человека поступков может стать воплощение в тело животного. Последствием достойного поведения может быть воплощение в тело человека, от природы наделенного позитивными задатками (в т.ч. способностью по праву занять место в высшей варне).
С этими представлениями связаны понятия о ненасилии (ахимса) и благочестии (бхакти).
Считается, что произвольное насилие, необоснованное причинение вреда в отношении людей и животных обременяет карму (произвольное насилие - поступок, недостойный человека). На этом построены не только религиозные обоснования бытовой и деловой порядочности, но и запреты на мясную пищу (убийство животного при наличии других возможностей пропитания считается формой произвольного насилия).
Размышления о путях абсолюта, производимые в контексте религиозной практики, считаются делом достойным и полезным в смысле состояния кармы. Соответственно, в кришнаизме принято уделять значительное время религиозному настроению и религиозным переживаниям (включая мыслительную и созерцательную практику).
Большое значение придается в кришнаизме роли наставника (гуру). Это, в общем, характерно для многих «восточных» психофизических систем, но кришнаизм отличается тем, что авторитет гуру распространяется не только на религиозную практику, но и на правила повседневной жизни. Влияние наставника на ученика здесь оказывается гораздо существеннее, чем влияние учителя в европейском понимании или даже чем влияние инструктора-наставника (шифу) в дзенских и даосских практиках.
Исключительное доверие, которое питает последователь кришнаизма к своему гуру и исключительная скрупулезность в соблюдении ряда ритуалов, связанных с едой, режимом дня, общением и молитвенной практикой, вызывает неприятие у европейского скептика. Львиная доля критики кришнаизма относится именно к формам ритуальной практики. Их находят абсурдными, обременительными и оскорбляющими человеческое достоинство. Следует отметить, что зачастую наблюдатель ставит знак равенства между понятиями «непривычное» и «оскорбительное». Но из общих принципов психологии следует, что ритуал надо рассматривать с субъективной позиции того, кто его совершает, а не с субъективной позиции наблюдателя. Это общее правило, которое касается любой ритуальной практики, не только религиозной, но и бытовой.
Иногда последователи кришнаизма полностью посвящают себя религиозному служению, что рассматривается многими европейскими культурологами, как аналог христианского монашества. При некотором сходстве этих явлений, смысл кришнаитских практик ближе к самодисциплине, достигаемой ритуальной практикой, чем к ритуальной практике, как самоцели. Так, например, в кришнаизме нет восприятия религиозного служения, как жертвы своим благополучием ради угождения божеству. Вообще, понятие «жертва» в кришнаизме принципиально иное, чем в христианстве и других клонах иудаизма. Так, например, пища, которая предлагается кому-либо, заведомо считается жертвой Кришне (прасад). С религиозно-философской точки зрения, эту пищу сначала пробует божество (как непосредственно действующий абсолют), следовательно, она предложена ему, а уже во вторую очередь – человеку, утоляющему свой голод. То же самое касается любви, творчества и любых плодов труда. Иначе говоря, пантеистический характер теологии кришнаизма, делает его религиозные ритуалы иными по смыслу и содержанию, чем в монотеистических религий, рассматриваемых обычно в европейской культурологии.
Замечание: одной из проблем кришнаитского стиля жизни, видимо, является перенос режима дня и режима питания индийских крестьян XVI века в совершенно иную среду современного европейского города. В результате кришнаиту бывает очень сложно совместить экономическую и бытовую практику с ритуально-религиозной.
Более серьезной проблемой является ритуальная нагрузка, сопровождающая многие бытовые действия и глубокая вовлеченность в жизнь религиозной общины. Для индийского крестьянина XVI века, который жил в основном, сезонным физическим трудом в составе однородной общины, которая одновременно была и хозяйственной, и расширенной семейной, и религиозной группой, это не создавало особых сложностей. В условиях современной урбанистической культуры с ее высокими темпами, разнородным составом, функциональностью и индивидуализацией хозяйственной деятельности, все иначе. Следование ритуальному кришнаитскому стилю жизни ставит человека зачастую вне урбанистического хозяйственного и культурного пространства, создавая сложности в работе, учебе, отдыхе и других видах самореализации современного типа.
Третьей проблемой, являются взаимоотношения между религиозным наставником (гуру) и учеником. Непререкаемый авторитет старших в индийской средневековой крестьянской общине был частью экономико-социального уклада. В урбанистической культуре нормой является равенство статуса всех совершеннолетних горожан одного социального слоя, а признание кого-либо в качестве непререкаемого авторитета воспринимается, как признак интеллектуальной или социальной неполноценности. Причины такого признания не играют роли. Сам факт согласия на абсолютное доминирование лишает обоих (доминирующего и подчиняющегося) уважения в глазах урбанистического общества.
Все те же проблемы относятся, впрочем, и к многим другим религиям традиционного типа (католицизм, ислам, православие, иудаизм, парсизм). Люди, досконально соблюдающие ритуальные требования этих религий, воспринимаются урбанистическим обществом, как неполноценные. Под влиянием современной цивилизации, последователи этих религий постепенно урезают или модифицируют свои ритуалы так, чтобы не оказываться изгоями. Видимо, подобный процесс происходит и в современном кришнаизме: многие вайшнавы, оставаясь приверженцами данной религии, следуют лишь тем ритуальным предписаниям, которые не порождают конфликта с функциональной и прагматичной культурой социума.
6. Рассуждения о рисках.
Рассматривая любую религию со стороны, мы всегда в первую очередь задаемся вопросом о практических последствиях ее широкого распространения. Малочисленные религиозные группы не имеют политического влияния и уже поэтому не могут причинить серьезного вреда, каким бы не было их учение. Так, христианство II – III веков было сравнительно безвредным. Но, лишь только оно стало массовым, и было востребовано истеблишментом для целей управления обществом, как превратилось в значительную вредоносную силу.
Свободные течения в христианстве (центральное англиканство, унитаризм, квакеры, гарвиты) возникли лишь после жесткой секуляризации общества.
Ислам сразу был создан, как вредоносная доктрина и оказался немедленно востребован политикой именно в этом качестве. Относительно свободную и сравнительно безвредную религию на базе ислама удалось создать лишь в XIX веке (вера Бахаи).
С другой стороны, буддизм, став массовой религией, не породил вредных последствий (за исключением случая Японии XIV – XX в., где он специфическим образом смешался с культами оружия, принятыми у касты профессиональных военных). Несмотря на колоссальное распространение буддистских идей в мире (в основном – в форме дзен), они нигде не создали гуманитарных или социальных проблем.
Можно ли предсказать социально-политические свойства некой религии, когда она еще не стала политически влиятельной? Цельсу во II веке это удалось в отношении христианства.
Сейчас мы имеем гораздо более обширную аналитическую базу, чем имел Цельс. Можем ли мы предсказать социальный риск от массового распространения кришнаизма?
Основными факторами риска массовости определенной религии, можно считать:
1) Пирамидально-иерархическое устройство, с вертикалью власти духовных лидеров (профессиональных священнослужителей) в сочетании с их непререкаемым авторитетом.
2) Манифестация «единственно-верного учения», с разделением всего человечества на «верных» и «неверных» (последние считаются недочеловеками).
3) Готовность распространять культовые предписания и запреты, а также обязательность культовой морали на все общество путем физического или экономического принуждения.
4) Приоритет догматов над практическим (эмпирическим) знанием при наличии расхождений между рациональными и религиозно-догматическими представлениями и религиозные запреты на научные исследования и их технологические приложения.
5) Наличие анти-эвдемонистской (анти-гедонистической) и тоталитарной социальной доктрины в составе религиозного учения.
Библейские религии ортодоксального ряда (клоны иудаизма) обладают всеми 5 опасными свойствами и потому являются безусловно-вредоносными.
Нативистские религии не обладают ни одним из этих свойств, и потому безвредны при сколь угодно широком распространении (например, религии типа New Age).
Кришнаизм по своим свойствам лежит примерно посредине.
1) Авторитет наставника крайне высок, но, в силу своей структуры он непередаваем по вертикали (гуру моего гуру – не мой гуру). Таким образом, кришнаизм не образует устойчивых пирамид духовной власти, характерных для клонов иудаизма.
2) Манифестация уникальности кришнаизма, как учения присутствует, но иные религии признаются не ложными и вредными, а только лишь менее истинными. Отсутствие образа метафизического врага не позволяет сформировать в кришнаизме образ «неверного», как «служителя сатаны» и пособника персонифицированного абсолютного зла.
3) Желание установить в обществе свои религиозно-этические нормы в кришнаизме присутствует. Вопрос в том, как далеко при этом можно зайти. В обществе, где высоко влияние кришнаизма, могут возникнуть законодательные запреты на кофе, вино и мясо, на фото- и видео- продукцию эротического содержания, а также на аборты и эвтаназию. Но в нем вряд ли может возникнуть инквизиция и истязания иноверцев.
4) Конфликт между религиозными и рационально-эмпирическими представлениями в кришнаизме присутствует, но в незначительной степени. В отличие от библейских доктрин, которые радикально антинаучны и иррациональны, доктрины кришнаизма лежат в сфере метафизики и мало пересекаются с практическим знанием. В кришнаизме не наблюдается запретов на исследования, а деятельность ученого, как и деятельность священника считается признаком принадлежности к высшей варне (браминам).
5) Кришнаизм в значительной степени анти-гедонистичен. Считается, что многие чувственные удовольствия нежелательным образом влияют на карму, так что их распространение не приветствуется, а кришнаитской практике свойственен некоторый аскетизм. Ряд исследователей полагают, что система варн, принятая в социальной концепции кришнаизма, по своей сути тоталитарна, но это не вполне верно. Реальная угроза обществу со стороны учения о варнах – это жесткое деление на профессиональные кланы. В сочетании с иерархией варн, реализация такой модели чревата стагнацией и перманентным социальным конфликтом.
Многие авторы-кришнаиты сами указывают на нежелательность того, чтобы их религия заняла доминирующее положение в обществе. Желательным они видят такое состояние, при котором общество, оставаясь секулярным, воспринимает из кришнаизма некоторые моральные концепции, которые кажутся им общеполезными. Действительно ли в этой религии есть такие концепции – это вопрос личного вкуса и обсуждать его нет смысла.
Замечание: за последние 10 лет я общался с многими последователями «Общества сознания Кришны» - в интернете, в кришнаитских кафе, и на некоторых неформальных мероприятиях. В основном это были симпатичные люди, с которыми можно было спокойно обсуждать любые вопросы, в т.ч. и религию. Как правило, мы приходили к общему выводу, что несмотря на разницу мировоззрений мы одинаково понимаем общие принципы взаимного уважения между людьми с разными взглядами и взаимного обогащения разных культур. Мы разговаривали о проекте строительства центра ведической культуры в Москве, и сошлись во мнении, что такой центр был бы исключительно полезен людям, независимо от их отношения к религии. Когда проект запретили в угоду православным фундаменталистам, я был возмущен не меньше, чем мои собеседники из ISKCON. Если кучка фанатиков может закрыть доступ к тем или иным памятникам истории человеческой культуры - это позор для страны.
Есть, однако, и другая сторона проблемы. На сайте krishna.ru мне встретились некоторые материалы, содержание которых вызвало у меня отвращение. Приведу выдержку из статьи «Движение сознания Кришны и современное общество» (тезисы).
«Общество, прежде всего, в лице государства, обязано всемерно ограждать своих членов от того, что препятствует осуществлению истинной цели человеческой жизни, и в разумной степени ограничивать их на тех путях, что ведут к физической и духовной деградации. Такая роль прежде всего должна быть возложена на духовное руководство, затем – на систему воспитания и образования, и только в последнюю очередь – на силовые и карательные органы государства». (С.Ватман).
Я увидел клише с заявлений христианских и исламских фундаменталистов, стремящихся возродить теократию, церковную цензуру и инквизицию. Те же формулировки, что и у православных фанатиков, требовавших запрета строительства центра ведической культуры в Москве. Никакой разницы.
Отсюда и понятно, почему мои собеседники из ISKCON были против доминирования своей религии в обществе. Слишком высок риск, что в этом случае кришнаизм будет толковаться не по Бхагавадгите, а по С.Ватману. Причины возникновения такого риска я рассмотрел в заключительном разделе.
7. О взаимном влиянии религий.
В заключение хочется коснуться редко упоминаемого феномена взаимопроникновения кришнаизма и других религий. В индийской культурно-религиозной среде все доктрины, построенные вокруг эпоса и философского исторического наследия, обменивались концептами, героями и сюжетами. Благодаря этому и сложилась уникальная система параллельных религий, которые плавно переходят друг в друга, сохраняя самобытность.
Распространение кришнаизма в европейско-американской культуре последней четверти XX века имело несколько иные последствия. Нативистская метарелигия New Age охотно заимствовала у кришнаизма некоторые эпические элементы и некоторые философские представления пантеизма, но не более. Кришнаиты не смогли ничего заимствовать из New Age, т.к. последний показался им слишком материалистичным и утилитарным.
С другой стороны, в общины кришнаитов влилось значительное количество бывших христиан, которые привнесли в кришнаизм ряд чуждых ему библейских концепций. Для многих христиан Кришна оказался более достоверным представлением единого бога-устроителя, чем Яхве или Христос, но, приняв новую религию, они не смогли полностью уйти от своих старых представлений. Кроме того, ряд текстов был переведен с индийских языков на европейские с использованием библейских выражений. Таким образом, в кришнаизм попали некоторые библейские концепции. В статьях современных кришнаитов-европейцев стали периодически возникать библейские клише, чуждые религиозной философии вайшнавизма. Появились гибриды, в которых элегантные аллегорические представления Бхагавадгиты толковались в духе тупого библейского фундаментализма с характерным мотивом «борьбы за чистоту веры против сатанинских происков» и «охоты на ведьм». Все это выглядит крайне несимпатично и приводит порой к безобразным скандалам в кришнаитских общинах.
Интересно, что таких проблем практически не было в New Age, хотя в ньюэйджерские (викканские, джедайские и пр.) общины влилось не меньше бывших христиан, чем в кришнаитские. Видимо, дело в том, что New Age, сформировался в условиях постоянного контакта с агрессивным христианским окружением и получил врожденный иммунитет против фундаменталистских инфекций. Напротив, кришнаизм возник в среде, где было принято доброжелательное взаимное обогащение религий, и подобным иммунитетом исходно не обладал. Возможно, философам кришнаизма имело бы смысл обратиться к принципам взаимного обмена концепциями именно с New Age и заимствовать оттуда не что-то касающееся метафизических воззрений (они в кришнаизме самодостаточны), а именно этот иммунитет к принципиально чужеродным доктринам. Впрочем, этот вопрос уже выходит за рамки предмета статьи и требует отдельного обсуждения.