(1999 г., обсуждение в Президиуме РАН).
1. Институциональное зло и теория инквизиции
Определение: инквизиция – поиск, демонизация и административное преследование лиц, дающих спорным феноменам объяснение, не соответствующее ортодоксальному. Ортодоксальное объяснение – заведомо неосновательное или ложное объяснение, объявленное верным в идеологических целях.
Недавно мне подбросили мощный трактат «ведовство, которого не было» (об истории охоты на ведьм - с V по XIX век). Я с удивлением обнаружил, что многие якобы образованные и здравомыслящие деятели эпох позднего Возрождения и Просвещения (которых в современной энциклопедии называют «учеными») совершенно серьезно верили в ведьм и их договор с дьяволом. Жак Фонтен, один из наиболее образованных парижских докторов медицины XVII в. написал специальный труд «О ведьмином знаке» (где обсуждает способы фиксации на теле ведьмы печати дьявола).
В конце XVII в. во французских и британских судах также серьезно рассматривались письменные документы – договоры между колдуном и дьяволом (один из них – аж на 28 параграфов – дошел до наших дней в судебных архивах).
Томас Гоббс, которого энциклопедия называет «философом материалистом» в трактате «Левиафан» (середина XVIII в.), утверждает, что ведьм «наказывают по заслугам» (наказанием обычно было сожжение заживо).
Несколько позже Уильям Форбс, профессор права из Глазго, дает юридическое определение ведовства (по формообразующему признаку – «заимствованной от дьявола силе») так, как если бы подобные вещи были обычным объектом криминалистики (наряду с воровством, мошенничеством и т.п.).
При внимательном рассмотрении веры в ведьм, оказывается, что она является не столько распространенным суеверием, сколько особым идеологическим феноменом, мнимым социальным институтом, определяемым, как «институциональное зло».
Определение: Социальный институт - совокупность норм, предписаний и требований, связанных с определенной организационной структурой, посредством которых общество контролирует и регулирует деятельность людей в наиболее важных сферах общественной жизни. Социальными институтами являются: собственность, государство, политические партии, семья, церковь, трудовые организации, учреждения образования и воспитания, наука, средства массовой информации.
Кроме этого, институциональными могут становиться и другие социальные объекты. Например, коррупция или организованная преступность в странах третьего мира (поскольку существуют общие правила, некие неписанные регламенты в этих сферах).
В сильно идеологизированных государствах существует «институциональное зло», т.е. мнимый социальный институт, который (согласно идеологическому мифу) является универсальным носителем всего вредного, опасного, недопустимого и деструктивного. Институциональное зло (несмотря на свою мнимость) является действенным инструментом социального регулирования. Проявлением этого регулирования были: компании против «еретиков и ведьм» в средневековой Европе, против «троцкистско-зиновьевского заговора» в СССР, против «еврейского заговора» в III Рейхе, против «террористической сети аль-Кайда» в США, и т.д.
Институциональное зло – это инструмент, использующийся для реальных идеологических (религиозных, этнических и пр.) «чисток».
Институциональное зло переносит вину за социальные проблемы и политические провалы на неопределенную группу лиц, которым мнимо приписана жесткая организованность и имманентная вредоносность (во всех формах – лживость, патологическая жадность, извращенный образ жизни, аморальность, преступность, шпионаж, маниакальная жестокость, порожденная психическими болезнями, ненависть ко всем «нормальным людям», к народу и к государству, изобретательность и искусность в причинении вреда).
Институциональное зло является сверхъестественным по своей природе – поскольку такая совокупность признаков и свойств не может возникнуть у какой-то естественным образом существующей группы лиц.
Отнесение каждого конкретного человека или конкретного множества людей (по признаку происхождения, мировоззрения или профессии) к служителям имманентного зла, происходит, конечно же, с помощью особой мистической процедуры (выявляется действием святого духа, пролетарского чутья, голоса крови и т.п.).
«И вот из большого телекрана в стене вырвался отвратительный вой и скрежет - словно запустили какую-то чудовищную несмазанную машину. От этого звука вставали дыбом волосы и ломило зубы. Ненависть началась. Как всегда, на экране появился враг народа Эммануэль Голдстейн. Зрители зашикали. Маленькая женщина с рыжеватыми волосами взвизгнула от страха и омерзения. Голдстейн, отступник и ренегат, когда-то, давным-давно (так давно. что никто уже и не помнил, когда), был одним из руководителей
партии, почти равным самому Старшему Брату, а потом встал на путь контрреволюции, был приговорен к смертной казни и таинственным образом сбежал, исчез. Программа двухминутки каждый день менялась, но главным действующим лицом в ней всегда был Голдстейн. Первый изменник, главный осквернитель партийной чистоты. Из его теорий произрастали все дальнейшие преступления против партии, все вредительства, предательства, ереси, уклоны. Неведомо где он все еще жил и ковал крамолу: возможно, за морем, под защитой своих иностранных хозяев»
(Дж. Оруэлл. 1984)
Мистическая процедура догматически безошибочна: инквизиция, НКВД, гестапо никогда не ошибаются. Поэтому для обвиняемых в причастности к институциональному злу не предусмотрены ни открытое объективное судебное разбирательство, ни судебная защита, ни присяжные, ни доказательный принцип обвинения, ни (тем более) презумпция невиновности. В процессах, связанных с институциональным злом, всегда есть только две группы участников: профессиональные обвинители и заранее назначенные преступники, которых настигает неминуемое справедливое возмездие.
Институциональное зло делится по территориально-отраслевому признаку. Например, наймиты мирового капитала (общее институциональное зло), делятся на генералов-шпионов в армии, кулацких подпевал в деревне, мухолюбов-человеконенавистников в биологии, продажных девок империализма кибернетиков в точных науках, буржуазных идеалистов в гуманитарной области, врачей-вредителей в медицине, наемных саботажников на производстве, народов-предателей на этнических окраинах, и т.п.
В каждой сфере избирается и карается свое частное проявление общего институционального зла.
Люди, которые участвуют в комиссиях по изобличению институционального зла, делятся на четыре категории: профессиональные ликвидаторы, психопаты-истерики, бездарные карьеристы и обманутые приличные люди. Последние необходимы для камуфляжа (поскольку комиссия не должна выглядеть сборищем профессиональных палачей и явных дегенератов). Они, как правило, «разыгрываются в темную», поскольку стоит им понять реальный смысл происходящей мистерии, как они немедленно станут источниками неконтролируемой информации, бросающей тень на «святое дело борьбы со злом».
В наше время в России мы встречаемся с несколькими частными видами «институционального зла»:
- Агенты влияния Запада, наемные правозащитники и шпионы (в политике).
- Олигархи, грабители народа и враги государства (в экономике).
- Постмодернистские писатели и философы извращенцы (в гуманитарной сфере).
- Тоталитарные изуверские секты западного происхождения (в религии).
- Многоголовая гидра лженауки (в науке)
- Детоубийцы русофобы из центров планирования семьи (в социальной области).
- Лица кавказской национальности, террористы (в сфере общественной безопасности).
- Инородцы, иноверцы и мигранты - соседи (в бытовой сфере).
Надо сказать, что каждый частный вид институционального зла должен быть непременно связан с несколькими другими – чтобы сохранялось органичное мифологическое единство институционального зла.
Например, «олигархи» должны одновременно быть агентами влияния Запада, иметь связь с чеченскими террористами, финансировать планирование семьи и тоталитарные секты, участвовать в антинародной правозащитной деятельности.
Адепты «тоталитарных сект» должны быть шпионами враждебных западных государств, и сторонниками все тех же чеченских террористов, а в их сектантских рядах должны присутствовать мигранты-инородцы.
Аналогично и с «многоголовой гидрой лженауки». Т.н. «лжеученые» должны быть связаны с «тоталитарными сектами», «олигархами», западными спецслужбами и террористическими организациями (например, с чеченскими сепаратистами или местными неонацистами).
Для обличения представителей «институционального зла», содержательный анализ их деятельности, вообще говоря, не требуется (скажу больше, такой анализ даже вреден для дела бескомпромиссной борьбы). Обвинение строится на идеологемах и априорных суждениях, выраженных в виде оскорбительных кличек (например, «кулацкий прихвостень и белогвардейский наймит», «пособник фашистской клики Тито», «полоумный гитлеренок пишущий шизоидные статейки» или «фашиствующий торсионный аферист»).
В случае комиссии РАН «по борьбе с лженаукой» содержательный анализ иногда проводится – в факультативном порядке, «камуфляжными» членами комиссии. Они занимаются содержательной частью вопроса, поскольку полагают, будто это важно для вынесения решения. На самом деле, содержательная часть не интересует руководство подобной комиссии – ведь борьба идет не с реально псевдонаучными концепциями, а с мифическим институциональным злом.
Здесь надо отметить еще одну особенность институционального зла: оно вечно и неуничтожимо. Чем сильнее с ним борются, тем больше его возникает. Сталин по этому поводу создал «теорию» перманентного обострения классовой борьбы по мере приближения к коммунизму.
«Ненависть началась каких-нибудь тридцать секунд назад, а половина зрителей уже не могла сдержать яростных восклицаний. Невыносимо было видеть это самодовольное овечье лицо и за ним - устрашающую мощь евразийских войск; кроме того, при виде Голдстейна и даже при мысли о нем страх и гнев возникали рефлекторно. Ненависть к нему была постояннее, чем к Евразии и Остазии, ибо когда Океания воевала с одной из них, с другой она обыкновенно заключала мир. Но вот что удивительно: хотя Голдстейна ненавидели и презирали все, хотя каждый день, но тысяче раз на дню, его учение опровергали, громили, уничтожали, высмеивали как жалкий вздор, влияние его нисколько не убывало. Все время находились, новые простофили, только и
дожидавшиеся, чтобы он их совратил. Не проходило и дня без того, чтобы полиция мыслей не разоблачала шпионов и вредителей, действовавших по его указке. Он командовал огромной подпольной армией, сетью заговорщиков, стремящихся к свержению строя. Предполагалось, что она называется Братство. Поговаривали шепотом и об ужасной книге, своде всех ересей - автором ее был Голдстейн, и распространялась она нелегально. Заглавия у книги не было.»
(Дж. Оруэлл. 1984)
Цель борьбы с институциональным злом – не уничтожение его (оно по определению вечно и неуничтожимо), и даже не снижение степени его мифического вредоносного влияния. Цель – это, как уже говорилось, отвлечение внимания от реальных проблем, обоснование злоупотреблений самой комиссии по борьбе с… (нужное - подставить) и ее хозяев, оправдание некомпетентности и вопиющей несправедливости в деятельности этих хозяев.
Поэтому борьба против институционального зла не имеет никаких содержательных моментов, свойственных любой организованной борьбе против реального вредоносного явления.
Так, в случае «борьбы с лженаукой» комиссия РАН не имеет ни плана работ, ни регламента, ни структуры, ни специализации, ни прогноза ожидаемых результатов.
Ее цель – не достижение содержательного результата, а нагнетание психоза.
2. Немного теории – культурологический психоз, как условная норма.
Почему в эпоху НТР огромное количество людей верят в абсурдные вещи, несовместимые с общими принципами научного познания и даже с обычным, бытовым здравым смыслом (в контактеров с космическими пришельцами, в благодатный огонь и чудотворными иконы, в экстрасенсов и предсказателей судьбы, в экзорцизм и диагностику кармы)?
Почему всеобщее среднее образование не похоронило все подобные верования?
Почему даже ряд известных людей, которые имеют ученые степени, являются членами российской академии наук и считаются физиками, химиками, биологами или математиками, верят в непорочное зачатие, в воскрешение И.Христа и в действенность церковных ритуалов? Почему они не осознают глубокого противоречия между наукой и своими иррациональными верованиями?
«Человеческие сообщества создают культуру в результате ошибок, неудачных попыток, промахов, заблуждений и недоразумений. Люди, намереваясь сделать одно, в
действительности делают совсем другое; стремясь досконально разобраться в механизме явлений, они толкуют их неверно; в поисках истины скатываются ко лжи - и так возникают обычаи, нравы, святыни, вера, тайна…. Культура - это орудие адаптации нового типа, ибо она не столько сама возникает из случайностей, сколько служит тому, чтобы все, что в наших условиях является случайным, засияло в ореоле высшей и совершенной необходимости. А это означает, что культура - посредством созданных ею же религий, законов, заветов и запретов - действует так, чтобы недовольство превратить в идеал, минусы в плюсы, недостатки в достоинства, убогость в совершенство. Страдания нестерпимы? Да, но они облагораживают и даже спасают. Жизнь коротка? Да, но загробная жизнь длится вечно. Детство убого и бессмысленно? Да, но зато невинно, ангелоподобно и почти свято. Старость отвратительна? Да, но это приготовление к вечности, а кроме того, стариков надо почитать за то, что они старые. Человек - это чудовище? Да, но он в том не виноват, тому виною грехи предков или же дьявол, который вмешался в деяния Божьи.» (Станислав Лем. Культура, как ошибка)
Под определенным информационным и эмоциональным воздействием социума (на определенном психическом фоне, в определенной культурной среде) человек заимствует мнение окружающих и их методы интерпретации событий. Особенно интересны последствия заимствования интерпретаций – например, известная тема с кругами на полях. Человек начинает говорить не «я видел круги на полях», а «я наблюдал место недавней посадки НЛО», не «я видел, как священник бормочет непонятные слова, а прихожанин бьется в истерике», а «я видел изгнание беса». При этом он уверен, что говорит правду.
«Западный антрополог, занятый полевой работой в австралийской пустыне, и толпящиеся вокруг него аборигены находятся, несмотря на пространственную близость, в совершенно разных мирах. Пояснить это можно на очень простом примере. Австралийские колдуны-аборигены носят с собой кости гигантских ящериц, выполняющие роль магического жезла. Стоит колдуну произнести смертный приговор и указать этим жезлом на кого-нибудь из своих соплеменников, как тот заболевает и умирает. Вот антропологическое описание действия такой "команды смерти": "Ошеломленный абориген глядит на роковую указку, подняв руки, словно чтобы остановить смертельную субстанцию, которая в его воображении проникает в тело. Его щеки бледнеют, а глаза приобретают стеклянный блеск; лицо ужасно искажается... он старается закричать, но обычный крик застревает у него в горле, а изо рта показывается пена. Его тело начинает содрогаться, он пятится и падает на землю, корчась, словно в смертельной агонии. Через некоторое время он становится очень спокоен и уползает в свое убежище. С этого момента он заболевает и чахнет, отказывается от пищи и не участвует в жизни племени". Но если колдун попытается сделать то же самое с кем-нибудь из европейцев, хотя бы с тем же антропологом, вряд ли у него что-нибудь выйдет. Европеец просто не поймет значительности происходящего - он увидит перед собой невысокого голого человека, махающего звериной костью и бормочущего какие-то слова. Будь это иначе, австралийские колдуны давно правили бы миром… Магия существует; она чрезвычайно эффективна - но только в своем собственном измерении. Чтобы она действовала на человека, необходимо существование "психического фона", делающего ее возможной. Необходим набор ожиданий, позволяющий определенным образом перенаправить психическую энергию - именно перенаправить, потому что магические воздействия основаны не на мощных внешних влияниях, а на управлении внутренними процессами жертвы, на запуске психических механизмов, формируемых культурой и существующих только в ее рамках…. Австралийский абориген, попавший на сеанс Анатолия Кашпировского, вряд ли осознал бы значительность ситуации -- скорее всего, он увидел бы невысокого одетого человека, бубнящего какие-то слова и пристально глядящего в зал. Иначе Анатолий Кашпировский давно сумел бы стать главным шаманом австралийских аборигенов». (Виктор Пелевин. Зомбификация.)
Интересно, что многие психологи интерпретируют подобное положение дел, как норму!
С их точки зрения, человек, разделяющий даже самые идиотские верования окружающих – нормален, поскольку он социально адаптирован. А человек, который не разделяет идиотские верования, распространенные в обществе – наоборот, имеет отклонения психики, т.к. он социально дезадаптирован.
Этот мерзкий постулат зачастую распространяется на всех людей – в т.ч. и на ученых.
Из такого положения дел следует несколько очень важных, как мне кажется, следствий, касающихся деятельности по борьбе с псевдонаукой (или лженаукой, если угодно).
3. Зомбификация в деятельности комиссии РАН.
Какое это имеет отношение к работе комиссии «по борьбе с лженаукой» при президиуме российской академии наук?
Комиссия такого рода может действовать двумя способами.
1. Четко придерживаться интерпретационной нейтральности – т.е. ставить свои процедуры и действия вне сложившегося психического фона, вне культуры.
У этого пути есть своя цена: комиссия вынуждена будет декларировать последовательный нигилизм по отношению к сложившимся в культуре суевериям, т.е. стать в некотором смысле в оппозицию к «классической» культуре и к ее социальным институтам.
2. Согласовывать свои процедуры и действия со сложившимся психическим фоном, с культурой, порождая, таким образом, еще один элемент этого психического фона – веру в истинность высказываний комиссии по вопросам, касающимся науки.
И у этого пути есть своя цена: комиссия вынуждена будет отказаться от объективности и оценивать натурфилософские и мировоззренческие системы (в т.ч. псевдонаучные конструкции) с учетом их встроенности в тело «классической» культуры.
Ныне существующая комиссия РАН пошла по 2-му пути. Она начала апеллировать не к рациональным построениям науки, а к психическому фону. Президиум РАН обратился к обществу со словами:
«Население России оболванивается теле- и радиопрограммами, статьями и книгами откровенно антинаучного содержания. В отечественных государственных и частных СМИ не прекращается шабаш колдунов, магов, прорицателей и пророков. Псевдонаука стремится проникнуть во все слои общества, все его институты, включая Российскую академию наук. Эти иррациональные и в основе своей аморальные тенденции, бесспорно, представляют собой серьезную угрозу для нормального духовного развития нации.»
(16 марта 1999 г., обращение к научным работникам России, профессорам и преподавателям вузов, учителям школ и техникумов, всем членам российского интеллектуального сообщества)
Так Президиум РАН предпочел апеллировать не к объективным данным науки, а к социальным представлениям о должном и недолжном. Научность и лженаучность были представлены как синонимы моральности и аморальности соответственно.
С этого момента комиссия оказалась поставлена в положение служанки «классических» ценностей и уже не могла выполнять функций объективной оценки научности или псевдонаучности (антинаучнности) чего бы то ни было.
Это положение быстро принесло свои плоды в области методологии деятельности комиссии. Эта деятельность, как и любая деятельность по борьбе с мифическим институциональным злом, стала культовой и приобрела черты ортодоксального фанатизма. На этой основе стало развиваться сотрудничество комиссии РАН с церковью-фаворитом. Президиум РАН начал открыто пропагандировать ненависть к иноверцам, атеистам и скептикам и требовать введение ортодоксии в светское образование:
«А если учесть, что атеизм, отрицая онтологическое существование добра и зла, не способен логически непротиворечиво обосновать необходимость и обязательность морали, то тем более не должен он иметь господства в нашей гибнущей от безнравственности стране… Поднимая авторитет христианской науки, а следовательно, христианского образования и воспитания, мы сможем трудиться над возвращением нашего народа к нравственности жизни, к нормам христианской морали. Кроме того, эти меры помогут исключить вопиющие факты антигосударственной образовательной деятельности сектантства, которое становится подлинным государственным бедствием.»
(Патриарх Московский и всея Руси Алексий II, Президент Российской академии наук, академик Ю.С. Осипов, Президент Российской академии образования, академик Н.Д. Никандров, Ректор МГУ, председатель Российского союза ректоров, академик РАН В.А. Садовничий. 21.01.1999 г)
Присутствующие в комиссии РАН атеисты стали постепенно подпадать под влияние ортодоксии. Так цивилизованный европеец из примера Пелевина, попав в мистическую культурную среду австралийских аборигенов, может приобрести восприимчивость к местным формам магического культа. Он, вроде бы, и остается неверующим, но волшебная палочка в руке колдуна уже производит на него такое же действие ,как на любого другого члена племени.
Он начинает, соответственно, испытывать пиетет перед жрецом (или колдуном), заискивать перед ним, искать его поддержки:
«В общем, можно сказать по-простонародному, что церковь предлагает науке «жить дружно» и даже сотрудничать. Такое сотрудничество в известных пределах возможно, ибо церковь защищает «свои» чудеса, оберегает свою территорию и борется со всяким шарлатанством, суевериями, астрологией, бесовщиной и т. п. Религиозные же чудеса не приносят обществу, людям такого же вреда, как обращение к знахарям, астрологам и т. д.»
(В.Л.Гинзбург «РАЗУМ И ВЕРА» - 2001 г.).
Так произошел переход от борьбы против псевдонауки (и антинаучных представлений) к борьбе против «вредной лженауки» в союзе с «безвредной лженаукой», т.е. от борьбы за чистоту науки к борьбе за «улучшение нравов» (в смысле «классической культуры», т.е. – распространенной формы антинаучной церковной мистики).
За религиями «классической культуры» Гинзбург признал право на защиту «своей территории». Таким образом, научное мировоззрение было поставлено даже не на один уровень с религиозно-мистическим (у «классических» религиозных институтов – своя территория, у «классических» научных институтов - своя), а на ступеньку ниже. «Улучшение нравов» - первично, научное мировоззрение – вторично. Лженаука ради «улучшения нравов» должна быть одобрена наукой.
Я прекрасно понимаю, что В.Л.Гинзбург не имел в виду злонамеренного сотрудничества с доминирующей церковью с целью клерикализации общества. Ясно, что для него (как для противника клерикализации) упомянутый союз имел смысл временного брака по расчету. Но от браков по расчету (пусть даже и временных) тоже бывают дети, и они никуда не исчезают, даже если брак расторгается. Это – уже неустранимые последствия.
В данном случае последствия были таковы, что научные оценки уступили место иррациональным оценкам с позиции «классической» религиозной морали (т.е. оценкам антинаучным).
Комиссия начала сотрудничать с религиозно-идеологическими институтами, которым социальная мифология приписывает функции ревнителей нравственности.
Вот уже председатель комиссии пишет:
«Я атеист, но ко мне в последнее время стали обращаться религиозные деятели. Недавно я получил письмо от одного из архимандритов Москвы. Он просит поддержки… в области борьбы с лженаукой, к которой он относит астрологию, уфологию и т. д., просит помочь разобраться с одной общественной академией, которая, по его мнению, антинаучна. Надо сказать, по этой части я с ним трогательно единодушен. Мы не можем быть стопроцентными союзниками. Но все же они мои статьи публикуют, ссылаются на них, даже называют общих противников.» (Эдуард Кругляков «Наука - свет, а лжеученых – тьма» - 2001)
Ясно, что «один архимандрит» руководствовался ничем иным, как догматическими (заведомо антинаучными) установками своей церкви на клерикализацию общества. Но комиссия РАН «по борьбе с лженаукой» ему помогла. Помогла раз, помогла два. Дальше - больше. Прошел год…
«Разница, причем существенная, между астрологией и религией (теизмом) состоит в том, что астрология вредна – она вводит людей в заблуждение и может верящим во вздорные предсказания принести большие неприятности. Религиозные же чудеса в каком-то смысле невинны – вера в них, вообще говоря, не приносит вреда. Главное же, религия, если не говорить о некоторых сектах и, скажем, исламском фундаментализме, призывает к добру, формулирует известные всем заповеди, призывающие и к вполне позитивным нормам поведения, к соблюдению известных этических норм (заповедей). Поэтому, будучи бескомпромиссным сторонником борьбы с лженаукой, я отнюдь не призываю к борьбе с религией (речь не идет, конечно, о религиозных фанатиках – террористах и т. п.).» (В.Л.Гинзбург «ЕЩЕ РАЗ О НАУКЕ И РЕЛИГИИ В СОВРЕМЕННОМ МИРЕ» - 2002 г.).
Библейское мировоззрение «классической» религии, антинаучность которого В.Л.Гинзбург прекрасно осознает (и пишет об этом) претерпело в его понимании еще одну метаморфозу: из «безвредной лженауки» оно стало «позитивной лженаукой». А Гинзбург уже явным образом позиционировался в религиозном (т.е. не имеющим отношения к науке) споре между «классической» религией и, по его выражению, «некоторыми сектами».
При этом Гинзбург продолжал выступать как будто бы от имени науки - но уже далеко не в научном поле. Ведь с точки зрения науки нет принципиальной разницы между вероучением Осамы бен Ладена и вероучением святителя Филарета Московского,
нет принципиальной разницы между мифическим воскрешением Лазаря Иисусом Христом и мифическим воскрешением кого-то Григорием Грабовым.
Если для комиссии такая разница появилась – значит, комиссия встала на сугубо антинаучные позиции «классических духовных и нравственных ценностей».
Я не говорю, что комиссия «православизировалась» и «воцерковилась» - я лишь отмечаю, что она утратила всякую связь с наукой. Апелляции к науке превратились в «волшебную палочку» австралийского колдуна. Ничего не объясняется - просто колдун (председатель комиссии РАН) показывает своей волшебной (научной) палочкой на кого-либо и говорит: лжеученый (варианты: шарлатан, неуч, сын лейтенанта Шмидта и т.п.).
В точности по Пелевину – используются не объективные или логические доводы, а действие психологического фона, действие веры людей в то, что комиссия РАН состоит из настоящих ученых, которые, наверное знают, где – наука, а где – лженаука.
Если бы Кругляков или Гинзбург аналогичным образом выступили против кого-нибудь в аудитории, которая не знает, что они – академики, уполномоченные Президиумом РАН на борьбу против лженауки, то их сочли бы, мягко говоря, невоспитанными и агрессивными ораторами – популистами.
И это было бы вполне объективной оценкой – ведь в выступлениях Круглякова и Гинзбурга по вопросам лженауки сложно обнаружить признаки хорошего образования, научного мировоззрения или даже просто бытового здравого смысла.
Таким образом, собственно научная деятельность комиссии подверглась девальвации. Это закономерно: зачем научные аргументы, зачем рациональные объяснения, если достаточно сослаться на авторитет академии наук? Если от имени науки можно сделать любое заявление, то наука, как метод выявления объективных закономерностей природы, уже не нужна комиссии. А значит – для работы комиссии не нужны ученые, а нужны только их должности и ученые степени.
4. С пола упасть нельзя.
В этих условиях следующая фаза профессионального и этического падения Президиума РАН имеет известный исторический ориентир: состояние Парижского университета времен столетней войны. Ниже приведен образец, характеризующий полную деградацию науки в условиях ее воцерковленности.
«Церковь никогда не отрицала возможности непосредственных контактов между человеком и божеством. Больше того, на признании возможности таких контактов основывалось само представление о святых. Главная трудность заключалась в том, чтобы отличить "божественное откровение" от "дьявольского наваждения". Богословско-схоластическая "наука" оживленно дебатировала этот вопрос - особенно в конце XIV-начале XV в., когда он приобрел исключительную остроту и актуальность. В эти смутные времена постоянных войн, разрухи, массовых эпидемий и голодовок во Франции и в других странах Западной Европы появилось великое множество "пророков", "провидцев" и "ясновидящих". Их проповеди и призывы были далеко не всегда безобидными с точки зрения классовых интересов церкви. В форму мистических "откровений" облекались подчас идеи, угрожавшие самим основам феодального строя… В этих условиях сама жизнь поставила перед теологией проблему критерия "откровений". Требовалось установить некие общие правила, руководствуясь которыми компетентные церковные органы могли бы в каждом конкретном случае решить, от кого исходят "голоса" и видения - от бога или от дьявола. В те времена, о которых здесь идет речь, эта проблема была решена. Критерий был найден, и правила установлены. Богословы пришли к выводу, что все дело в личности "ясновидящего", в его поведении и (что особенно важно) в цели деятельности. Если он преисполнен христианского благочестия и ставит перед собой добродетельную цель, то он осенен "святым духом". Отклонения же от норм христианской морали указывали на дьявольский источник "вдохновения". Все, следовательно, зависело от оценки личности и поведения испытуемого тем или иным церковным органом. Это был субъективный критерий, который открывал безграничные возможности для произвола. В деле Жанны д’Арк этот произвол проявился с полной очевидностью... Совершенно категорически высказался на этот счет факультет теологии Парижского университета, на экспертизу которого было передано обвинительное заключение по делу Жанны. По мнению столичных богословов, предмет, характер и цель "откровении", а также отвратительные личные качества обвиняемой указывали на то, что "голоса" и видения Жанны представляют собой "ложные, обольстительные и опасные наваждения". Профессора полагали, что духов, наславших эти наваждения и доставивших тем самым столько неприятностей англичанам, звали Белиал, Сатана и Бегемот».
(В.И.Райцес. Процесс Жанны д’Арк).
Возможно, вскоре воцерковленный президиум Росиийской академии наук будет не только обличать аморальные «секты», колдовство и «паранормальные верования», но и называть «достоверно установленные современной наукой» имена демонов, которые подсказали колдунам и «паранормальным сектантам» основы их религии.
Судя по уже составленной в стенах РАН «православной энциклопедии», внедренному в высшее образование госстандарту «теология», и прозвучавшей в 2000 г. идее создания «православной академии наук», ждать осталось недолго.